 | Биография Фотографии Завещание |
Жмых
Изборник стихов ________________________________________________ Edition special. Exemplair uniqve. Томск, июль 1986 МАКС БУРЛЮК /БАТУРИН Максим Александрович/ Родился в 1965г. в г. Томске в семье фотографа. Окончил среднюю школу №8, служил в Советской Армии, демобилизован в звании старшины. Ныне студент ИФ ТГУ. ----------------------------------------------------- Я — ПАМЯТНИК Я — памятник раздавленной мечте. Она погибла в автокатастрофе. О, люди, по утрам вы пьёте кофе, сердца у вас давно уже не те. И из сердец изгнали вы мечту — заботы м?лки, мысли тупо-чинны. Мечта погибла, вы — тому причиной. Я — памятник, я это вам зачту! 1983 ЖАЛОСТЬ К … Убитый серым светом, я на полу лежал, а где-то длилось лето; его мне было жаль. Мне жалко было солнца, ручьёв прозрачных звон, озёр лесных оконца и комариный стон. Терять любую мелочь мне было очень жаль. Но что я мог поделать, — я сам себя терял! 1983 + + + Безумная синь апрельского неба во мне возрождает лишь небыль и небыль, и от возрождённых двух небылей разом заходит уставший мой разум за разум 1984 КРОССВОРД № 9 Склонясь над решёткой кроссворда, я чьё-то угадывал имя, но двигались мысли нетвёрдо, я словно не властвовал ими… Пред взором неслись колесницы, вставали руины монархий, зловещие каркали птицы над крышами центров епархий; а улицы жались в бессильи, им словно бы кинула осень в лицо своих листьев мантилью. …Я ручку в отчаяньи бросил! 1985 ОКТЯБРЬ Мой календарь роняет слёз листки, он летом жив, и от дождей промок, он хнычет и рыдает от тоски, совсем раскис и съёжился в комок. А я смеюсь! Мне тишь неярких дней, — как цитрамон от боли головной. Пусть сыплет дождь и дует ветр сильней, пусть лист шуршит под бодрою ногой! А календарь… Его я пожалел и, усыпив, засунул в холодильник. Пускай зимует. Я завёл будильник, чтоб он весной проснулся и запел. 1985 + + + Подумал я: а не сгорю ли, когда, как яркая звезда в куст, ко мне со знойных гор июля упал в ладонь багровый август. 1985 ЗИМА НАСТАЛА Прошло зелёное на чёрном, теперь — лишь белое на белом. Собрав все краски в гримуборной, природа их накрыла телом. 1.11.1985 + + + Достав из пыльного чемодана респектабельный вид, надеваю видавшие виды штиблеты и отправляюсь на прогулку, вооружившись тростью. Важно шагаю по обомлевшим улицам, время от времени пробуя тростью прочность деревьев, скамеек, киосков "Союзпечати" и т.п. Я доволен собой. Мне хорошо. Мне здорово. Мне отлично. Мне прекрасно. Мне великолепно. Я счастлив. Но вдруг в нирвану мою врывается голос какого-то сумасшедшего: – Простите, у Вас не найдётся спичек? – Извините, я забыл дома свой уличный разговорник, — отпарирывовую я и гуляю дальше, восстановив прежнее состояние. 1985 ПЛАЧ ПО ПЮПИТРУ Тихо хнычет заброшенный в угол старый пюпитр, упав на колени. Свистом сквозняков очень напуган, перепутал осень и зиму, утро и день. Он любил, чтоб в стакане ветка сирени, он был почти не заметен, но внутри горд, а его забросили, уронили на колени, вырвали из тощих пальцев праздничный торт, из любимого календаря все листы оборвали, а ему сказали, что все кончились дни. О, конечно, они его ничуть не жалели… О, ещё пожалеют об этом они! 1985 + + + Мой друг, скорей иди сюда, смотри, прозрачна как вода! Она бежит, искрясь журчаньем, она блестит вчерашним сном, она своим любима дном и счастлива его молчаньем. А ты? Кем ты любим безумно? Кому ты дорог и единственный? Молчишь? Вода горит лазурью, А ты ненужный, но таинственный. 1985 ВЕЧЕРНЕЕ О, как аллеи эти ?лы! Закат их з?лил неба кровью… А ты бредёшь другим кварталом и не ведёшь изящной бровью. Меж листьев клёна уст усмешка, гарцует циркуль лёгких ног. А кто-то, взглядом чуть помешкав, уходит дальней из дорог. Его душа смятеньем смята, она багряней, чем закат, но он теплу души не рад. А ей всё это непонятно. 1985 САМ НЕ ПОЙМУ На новогоднем маскараде я вырядился второй половиной сентября, той, что с 15 по 30 число, являя собой последнее тепло, опадающих листьев желтизну и багря- нец. И чего бы ради? 1986 Я НОГУ ЖЕНИ ЧУЮ Зима пошла на убыль и стали дни длиннее, и я хватаю рубль, звеню по батарее. Я всех бужу ночами и им в лицо кричу я, что под собой от счастья я ног уже не чую. 1986 ЕЁ ГОСТЕПРИИМНАЯ РУКА Её красивая, изящная рука дала пристанище семейству бородавок и жёлтым пятнам от дрянного табака. МОЁ МНЕНИЕ Наверное, надо иметь немалое мужество и изощрённо-неистощимую фантазию, чтобы про экономическое сотрудничество стран социалистического содружества писать стихи, или про освоение степной зоны Евразии, или, вооружив "Паркером" холёные руки, натуралистично вспоминать, как гайки крутил на морозе. Всё это, конечно, важные штуки, но о них лучше писать в прозе. 1986 + + + Сквозь этот сон, слегка невнятный, в котором бред и чей-то плач, как сквозь завесу ткани мятой, мне мнились призраки удач. Я зрил харкающий Везувий, что был и красен, и горяч, как чирий, и, сквозь сна безумье, мне мнились призраки удач. В меня стрелял с улыбкой детской, меня ножом пырял палач, но, сквозь садизм и ужас бедствий, мне мнились призраки удач. А ведь не сплю — глаза открылись давно. Так, стало быть, живу?! И призраки удач — не мнились? Нет, мнились, только наяву… 1986 + + + Я молча слушал тишину; нет, не свою, чужую чью-то, и, тешась чучелом уюта, всё льнул к немытому окну, а за окном — всё тот же снег, начало мая знаменуя, не раздражая, не волнуя, скорее, вызывая смех, казался он себя белее. Холодный ветер гнул деревья. Стекло звенело чуть, дрожа… 1986 ДОЖДЬ ПРОШЕЛ Из лёгких выветрив остатки CO2, я их наполнил пенистым озоном. Бродя по свежевымытым газонам, я наблюдал, как нежная листва, что тонкой зеленью окутала древа, была слегка колеблема муссоном, и, оглушённый впечатлений сонмом, происходящее я понимал едва. Вполокоёма полыхала синева. Обрывки туч съедались горизонтом. С ветвей намокших мириады звонких прозрачных брызог ветр срывал... 1986 + + + К жаре был город не готов, она подкралась незаметно. О, как взлоснились искрометно довольством мордочки котов! Кончался май. Торговки квасом к себе манили, как магнит. "Победу одержал "Зенит", — кричал динамик хриплым басом. Был беспощадно-ярок день, он всё высвечивал жестоко: в домах — асимметрию окон, за ними — хлам и дребедень. А я, все мелочи презрев, бродил по грязным тротуарам, предлетним обуян угаром, и аромат впивал дерев. 26.05.1986 + + + Вы вся — изящество; вся — женственность, вся — нега, у Вас меха и финская дублёнка… С какою грацией Вы мучили ребёнка за то, что он сжевал кусочек снега! Его везли на санках Вы куда-то, он был одет небрежно, как попало, ему за шиворот снежинки задувало и он озяб, но всё-таки не плакал. Он только крохотною нежною ладошкой скатал снежок и ел его, мечтая о том, чтоб Вы ему купили попугая или, хотя б, не прогоняли кошку. Но Вы, питомица Макаренко Антона, дитя лишили и невинной сей отрады. Своим деяниям Вы, верно, были рады и их считали проявлением бонтона. Бог Вам судья — ребёнок Ваш. Однако, в моих глазах вся прелесть Ваша пала. Я отвернулся и побрёл куда попало. Будь я ребёнком, я б, наверное, заплакал… 1986 СМОТРИ: Закат давно оттлел. По дымчатому своду крадутся синеватых туч клочки, скрываясь за электроламповым заводом. Над деревянным домом моим, который давно уже анахронизм, как и я сам, великолепно, зелёною китайской тушью выписана лиственницы крона. Ах, жаль, что у меня с собою нет лезвия "Шик", чтобы мог я вырезать всё это, заменив на твой портрет в полный рост, исполненный в твоей манере… 6.06.1986 + + + Она больна, давно любовью неразделимою больна. Её движение любое ей отдаётся тяжкой болью — невыносимая цена. Её обыденность — тоска, её бессонница – подруга, её усталая рука ведёт в тетради круг за кругом. Её глаза — как полонез Огинского; её уста, как те плоды, что августа, хотя созреть, всё ждали, ждали, а вместо августа октябрь настал, — они поблекли и увяли. Ждёт всю её такой конец? 1986 + + + Брось, девушка, подол, не прижимай воздушной ткани к прекрасным бёдрам, — что с того, что ветр подул и обнажил их, — мы не пуритане, нам милы юных прелестей твоих под тканью трепетанье и чистой красоты твоей разгул. Не токмо платие твое игривый ветр раздул, но такожде и наше восхищение и любованье. 1986 ПОПЫТКА ГАЛАНТНОГО Кровопролитнейшая цепь первопричин и солнце, бьющее сквозь выбоины башен… …Не так малюем чёрт, как он бывает страшен и боль была сильней, чем мы о ней кричим… Но я ж, какой ни есть, а джентельмен, на строчках дамам не позволю поскользнуться, как я завёл их в стих, так дам им и вернуться под заунывное гуденье ительмен. 1986 ИЗ МОНОЦИКЛА "МОЯ ЛЮБОВЬ" /15.10.1985г.–25.04.1986г./ 1. Мы говорить уже устали — друг друга знаем наизусть. И если я: часы отстали, она сейчас же: ну и пусть! Наш диалог давно болезнен, но, всё равно, опять /опять!/ тащусь к знакомому подъезду, вхожу, не в силах устоять. Как лифт скрипуч, хотя и нов он! Меня он мчит наверх, туда, где, услыхать хотя иного, услышу то же, что всегда. 3. Шепнула ты: рука уже озябла, а я сказал: поставь её в карман. О, я — тупой, бесчувственный болван! Лишь через месяц понял я внезапно, что в тот же миг и рухнул наш роман, что я напрасно щебетал, как зяблик — давно в сюжетах радужных мозаик мои очки ушли на третий план… 4. ОНА ЗВАЛА КОГДА-ТО В ГОСТИ Пришёл. Букет большой за спину. Звоню. Открыли. Пять минут, как ушла, устав насквозь от сплина, вдохнуть ветров желая жутко. Быстрей! И вот уже в ладонях горит перил дрянная краска. Скатился вниз. Душа в погоне с ногами хилыми погрязла. Догнал. Маневр обманный сделав, иду навстречу. Весь — сиянье. Всучил охапку красно-белых. Она: лицо — само страданье. Куда вести? О чём трезвонить, развеять чтоб завесу сплина? Пальто сорвав, бросаю в глину, топчу, ногами мну его нить. Хохочет. В зоре — удивленье. За руку цапает. Довольна. Зовет меня на чай с вареньем. Иду, закончив представленье. А СЕРДЦУ ЗА ПАЛЬТО ТАК БОЛЬНО !!! 9. И.С. Быть с нею нравится, — ах, как она смеётся! О, жизнерадостности ей не занимать; и с нею весел я, хотя — чего скрывать? — я полумёртв и сердце уж не бьётся… А с нею встретившись, я чувствую невольно желанье робкое пожить ещё чуть-чуть, и свежей крови ток шлёт сердце, и вздохнуть свободней хочется. Душе не так уж больно… 10. У окаёмки синих глаз какая-то безмолвная прилежность. А может, это просто нежность, которая так красит Вас… У очертаний щедрых губ какая-то зефирная овальность. Они, должно быть, горько не рыдали, не знали, как бывает милый груб… И вся Вы — новогодняя открытка, в которой чистые и яркие тона мне всё же кажутся нелепою ошибкой… Быть может, я неправ, — в том не моя вина. 13. Мы весело болтали ни о чём, утратив собственные лица и было бы нелепо злиться на то, что мы здесь ни при чём, на то, что всё прошло давно, и нам осталось лишь болтать… Мы крались, яко в н?щи тать, к тому, что нам и так дано.